Эта страница распечатана с портала DELFI
Адрес
http://rus.delfi.lv/archive/index.php?id=16533473Рождество на позициях
Константин ГАЙВОРОНСКИЙ, Вести сегодня
8 января 2007 11:20
В субботу в окопах времен Первой мировой отмечали 90–летие начала Рождественских боев.
С утра моросило. Такой погоды эти места не припомнят за все 90 лет — как будто небо в честь юбилея решило оплакать павших в тех боях солдат. Если бы эта зима стояла 5 января 1917 года, никакого наступления и не было бы. Но тогда мороз стоял под 20 градусов, болота замерзли, и командование русской 12–й армии решило этим воспользоваться, бросив латышских и сибирских стрелков на прорыв немецкого фронта.
Пулеметная команда 1–го Усть–Двинского латышского батальона (он же Клуб военной истории) во главе со старшим унтер–офицером Андреем Красноперовым уже несколько лет встречает Рождество в окопах под местечком Рубени. И никакая погода им не помеха. "Четыре года назад что–то стало пробирать морозцем. Ради интереса позвонили в метеоцентр — минус 27, — рассказывает Андрей. — То–то, я гляжу, аж водка загустела".
Лучшая погода для наступления — 7–12 градусов мороза, объясняет Красноперов. Если ниже — холодновато, если выше, то теплом своего тела начинаешь растапливать снег, шинель скоро промокает насквозь.
Русская шинель не менялась с наполеоновских войн — ни материал, ни покрой. Так что стрелкам Красноперова осталось только нашить на наши родные советские шинели знаки различия русской армии. У Красноперова унтер–офицерские погоны с окантовкой вольноопределяющегося и красная окантовка на рукаве — знак пулеметчика.
Под Рубени — вторая линия русских окопов. Первая во время войны была в 700 метрах южнее. Но здесь возвышенность, а дальше — сплошное болото. Отрыть окопы заново можно и там, но пришлось бы сидеть по пояс в воде.
Кстати, в Гражданскую латышских стрелков в России моментально опознавали по "фирменному знаку": только они носили на плече винтовки прикладом вверх. Это потому что воевать начали в этих болотистых местах, на позицию с позиции часто приходилось идти в воде по самое не балуй. Если носить винтовку по уставу, ее самая важная часть — затвор — окажется в воде, объясняет Красноперов. Вот и привыкли прикладами вверх.
…Окопы, на мой вкус, оказались немного мелковаты, нужно постоянно пригибаться, чтобы не подставить голову под прицел немецкого снайпера. Андрей подтвердил опасения: да, на настоящей войне копали глубже. Но тут такое дело… Эти окопы — дипломный проект архитектора Евы Краукле, деньги на проект дали Latvijas valsts meži. Кстати, проложены они ровно по тем очертаниям, что сохранились с Первой мировой. Разумеется, копать окопы полного профиля, "для стрельбы стоя с лошади", — дороговато. Тем более что сюда на экскурсии привозят детей, а им–то они как раз "по росту". Впрочем, Valsts meži решили продолжить хорошее дело, "вторая очередь" окопов уже будет отрыта по всем правилам.
Постепенно к биваку пулеметной команды подтягиваются посетители. Заводится разговор на латышском и русском. "Вот так, правильно", — унтер обучает девушку заряжать трехлинейку. Полный интернационал и взаимопонимание — прямо как в ту войну. А вот с "официальными историками" такого взаимопонимания у клуба нет.
— Отношения с Военным музеем? Да никаких, — признается Андрей. — Не жалуют они нас. Во–первых, мы русские. Во–вторых, у нас есть такие вещи, которых у них нет и никогда не будет. Например, 122–миллиметровая русская гаубица образца 1909 года. Действующая, с прицелом. Стоит у меня в гараже. Собирали ее так: сначала в лесу нашли ствол со станиной, потом на одном хуторе колеса присмотрели, на другом — шит. Крестьяне же тогда разбирали все, что в хозяйстве сгодится, и вот провели "обратную сборку". Так что летом откроем первую очередь своего музея в Синевилле, нам уже выделили павильон — 500 квадратных метров.
Да, это не музей с экспонатами за стеклом, здесь оружие можно подержать, ощутить тяжесть винтовки, передернуть затвор, глянуть на темный лес через прицел максима — так и кажется, что сейчас оттуда появятся фигуры цвета "фельдграу"… "Некоторых просто не оторвешь, так проникаются", — смеется Красноперов. Все настоящее. К сосне прислонены стальные шитки, прикрывавшие cтрелков. "По мне, так не очень удобная штука, — делится мнением стрелок Янис. — Обзор закрывает". Но на одном — пара вмятин от пуль, на другом — еще. В один прекрасный день эти шитки спасли чью–то жизнь.
…Военный музей отмечал эту дату в Мангали, где восстановлен участок немецкой укрепленной линии. От Рубени сюда десяток километров по раздолбанной дороге. Но если вспомнить, что в 1917–м такое продвижение давалось ценой многодневных боев и тысяч жертв, усилие не покажется чрезмерным.
Народу здесь больше, хотя той почти семейной атмосферы, как на "русских позициях", — меньше. Раньше тут были сплошные болота, так что окопы немцы копать и не пробовали. Насыпали бруствер, с двух сторон укрепили бревнами, установили стрелковые ячейки…
Да, без мороза тут не разгуляешься, даже с учетом того, что в советское время болото осушили. Я попробовал "наступать" по такому лесу — куда там!.. То яма, то канава, ноги вязнут в размокшей почве, а сучья под ботинками предательски щелкают, да так, что о скрытном подходе к противнику можно забыть. Теперь понятно, почему наши атаковали зимой.
Впрочем, и зимой прорвать такую линию — подвиг. 5 января 1917 года это удалось сделать в трех местах. 2–я латышская бригада прорвалась севернее Мангали; 1–я — южнее, 55–й и 56–й сибирские стрелковые полки — у Спорной горки.
Во 2–й бригаде прорыв совершил 7–й Бауский полк. Его командир полковник Гоппер лично повел батальоны. Немцы обнаружили стрелков метров за 100 перед проволочными заграждениями, открыли огонь. Момент был критический, Гоппер скомандовал: "Полк, на проволоку вперед!" Хлынувшая масса людей топорами и резаками прорвала заграждения. Но это было только полдела, потому что немцы получили приказ отбить укрепления.
…В домике с небольшой фотоэкспозицией поясняется, что 1–й латышской бригаде генерала Мисиня пришлось отступить, потому что русское командование не прислало вовремя подкрепления. Опять русские виноваты? Наглая ложь! Мисиню прислали 6 батальонов сибиряков, но он не сумел их толково использовать.
Проблема заключалась в том, что в Первую мировую связь штабов с передовыми подразделениями в бою отсутствовала начисто. Телефонные кабели рвались как гнилые нитки. Ракетницы Рейнгарда стреляли на высоту всего 5–6 метров, в лесу их и не видно, так что скоординировать огонь своей артиллерии невозможно. Связь только посыльными: а пока тот добежит до штаба и сбивчиво доложит обстановку, она изменится десять раз. Окопаться в мерзлой почве невозможно, занять немецкие укрепления — тоже, они все пристреляны кайзеровской артиллерией. Одна надежда — на штыковые контратаки, их немцы, как правило, не выдерживали. Но сколько раз можно поднять в штыковую измученных солдат? И тут так: подойдут вовремя резервы — устоим, не подойдут… Многое зависело от интуиции командира. Мисинь посланные ему на подмогу батальоны раздергал по частям, разбросал в разные стороны — и проиграл бой.
Прорыв удержала только 2–я бригада. И то потому, что ее начальник штаба капитан Озолс лично пополз к Гопперу и, убедившись, что 7–й Бауский держится, отменил уже поступивший сверху приказ отходить. Именно с захваченного Гоппером плацдарма знаменитую Пулеметную горку атаковали — с тыла — и захватили.
Наступление выдохлось через 6 дней. Прорвать вторую линию немецких укреплений не удалось. "Приходилось все время бивакировать под открытом небом, маневрировать по плохо замерзшим торфяным болотам, пробираться через густые болотистые заросли. Снабжение пищей при таких условиях, при всей энергии начальствующих лиц, не могло быть правильным", — доносил штабу фронта командующий 12–й армией Радко–Дмитриев. Но и немцам за две недели их контрнаступления не удалось отбить Пулеметную горку обратно.
…Напоследок я еще раз прильнул к амбразуре мангальской линии. В 20 метрах начинается лес. Вот чуть подморозит болото — и в таком буреломе, да еще утром, серые шинели наших стрелков будут совершенно незаметны. Uz priekšu, парни!